Очищение Орсо

Орсо… Моя маленькая бухточка с приземистым дощатым приютом у Славного Моря… Помнишь ли ты нежданного, одинокого скитальца, сошедшего к Тебе с крутобокой залесённо-прибрежной горы?..

Где нынче престарелый обитатель и хранитель Твой, — сгорбленно-скособоченный дедушка бурят?..

Остался ли чистым до сих пор Твой недолгий, очищенный мною берег?..

Хочется думать, что он не захламлен боле, не унижен, не осквернен…

Тогда, малоизвестная, неприметная губка, Ты остановила свой выбор на мне, предоставив совершить благое дело – очищение от многолетних остатков людского свинства.

Этим избранием, Орсо, Ты и меня сделала тогда, несомненно, чище.

Ты доказала собою, что многих сестёр Твоих байкальских вполне возможно вылечить. Даже одному Человеку…

Только «захотеть это надобно очень»… осознать и захотеть… И, засучив рукава, взяв мешок и лопату, сдвинуть себя с места… Это – главное!.. Ведь вообще в жизни, в любом деле – «Главное – с места подняться, /сдвинуть себя – и вперёд!..» Уж лучше поздно, чем никогда…

И когда люди, истинно уважающие, почитающие, любящие Байкал, тем более обитающие на Его берегах и вблизи их, возьмутся за это дело очищения сообща, то в недалеком будущем Он действительно может вернуть себе подобие Первозданности… Хотя бы, относительное подобие…

Ведь извечные осквернители, загрязнители и губители Байкала (как и Природы вообще) – прежде всего, сами люди…

Тем пагубнее, что в большинстве своём – они местные, окрестживущие прибайкальцы. Они уверовали в то, что им, аборигенам-туземцам, всё позволительно… Они с измальства здесь – свои… Все пути-подходы знают… «Им препоны – не почем. Ну а совесть – не причём…»

Им, заехавшим на рыбалку или просто на «пикничок» в любую бухточку-губку, а затем, залившим зенки и набившим брюхо, оставившим хлам и опорожненную тару – убирать за собой своё свинство – ниже «достоинства», «за падлό»… И таким вот бурятам и русским тамошним, бессовестным – всем «за падлό»…

Что уж тут говорить о заезжих, временщиках! Им, тем более, всё равно…

Однако, из них всё же есть очень немногие иные… С иным сознанием, совестью, отношением человеческим.

И вместо тех самых околоживущих при Прибайкальцев (некоторые из которых заявляют, что Байкал – лишь вода, а без рыбы – на что Он вообще нужен!) вместо приваливающих отпусников, пузогреев-«матрасников» — эти весьма немногие иные, целенаправленно залетевшие издалека – (будь то американский волонтёр, немецкая пенсионерка или русский туркменистанец-скиталец) – добросовестно очищают запавшие и их неравнодушные души лики Байкала – хоть малые губки Славного Моря… Хоть малость, но очищают, облегчают, не остаются безучастными к Его осквернению…

Накануне встречи с Тобой, Орсо, после продолжительного перехода от бухты Ая; мимо розоватого скалистого мыса Улан-Нур, усеянного разноцветными минеральными каменьями, заночевал в тёплом домике скотника-бурята, добредя в темноте.

Утро нашей встречи выдалось пасмурным и промозглым. Угрюмый, низкий, свинцовый небосвод набух дождём и периодически окроплял, тоже угрюмую, возвышенно-каменистую Тажеранскую степь…

Ты лежала едва вдающейся бухточкой, втиснутой между скально-обрывистых круч. Твоя белёсая, омыто-окатанная галечниковая литораль недолга…Ничем не примечательная, Ты остаёшься в тени своего выдающегося стража – массивно-куполовидного утёса Орсо, обнажающего свой светлый карбонатно-кремовый профиль…

Помнишь ли, Орсо, как живущий тогда у Тебя сухой, согбённый старичок – Пётр Сотиевич Бороев, увидевши меня, сошедшего с гор отшельного скитальца, засуетился, начал кипятить чай, печь омулей!..

Переночевавши с ним в тесном дощатом домишке, я решил сделать в последний день сентября (1995 года), перед конечным путём до проливных Ольхонских Ворот, — днёвку… Но не бездельную…

Ещё накануне вечером, пройдя вдоль Твоего берега, увидел его многолетнюю захламленность и решил очистить.

Утром, найдя некий старый холстяной мешок, начал постепенно собирать весь видимый мусор…

Много его здесь было – разного и противного: обрывки грязных спутанных сетей, веревок, тряпок, полиэтилена и бумаги, пустые баклажки и ржавые консервные банки, бутылки, осколки стекла, обломки жести и фанеры… Всего не вспомнишь…

И ведь все это накопилось за многие годы!.. Все это побрасалось, изорвалось и не убиралось, не погреблось, не вывезлось не иначе, как, прежде всего, туземцами-околобайкальцами – местными бурятами и русскими…

Возможно, немалую долю этого загажения внесли (точнее, ввезли) и заезжие «отдыхающие». Хотя их наезженная колея пролегла в стороне, по Тажеранской степи и ведёт к заливу Мухор, на Малое Море, на Ольхон… Они и там творят подобное…

Такое вот оношение большинства земляков-сибиряков, прибайкальцев, к своей природе, к своей животворной данности – Славному Морю, Священному Байкалу!.. Не на словах и бумаге, а наяву, на деле. И совесть не гложет…

Ты была не первой, не единственной, Орсо, очищаемой мною…

Скитаясь вольным бродягой округ «Славного Моря», магнитившего из года в год, заряжавшего и очищавшего собою, обращавшего, истинно, в самого себя, я конечно, не мог равнодушно взирать и брести мимо людского осквернения Его… Пытаясь хоть как то очищать Его, хотя бы омываемую литораль, я на этих сотнях подлеморских вёрст отбрасывал от уреза бесценной хрустальной стынь-воды пустые баклажки, банки, обрывки целлофана и тряпок, и вдавливал это, закапывая в грунт, насколько было возможно. И, хотя всё это было на ходу, на нелёгких, порой, одиночных маршрутах, — но хоть так вот, чем никак вообще, чем равнодушно – мимо…

А на некоторых вольных или вынужденных отстоях, когда позволяли время и погода, очищал уже основательнее…

Помнится, Орсо, подобная Тебе бухточка Гыхтэ, на южном, изрезанном холмо-горном побережье проливных Ольхонских Ворот…

Тогда, более пятилетия назад, в конце августа (1990 года) меня накрыла в ней и почти сутки трепала и заливала неистовая Сарма…

Я не сорвался ночью с места, как другие, — остался в ней, переждал испытание в своей испытанной, отсыревшей, оттрепавшей, не выдержавшей шквал и ливень «лесной» палатке.

А к вечеру следующего дня, когда стихло, прошёлся по вымокшей бухточке и , собравши всё, что было размётано, вывали в пустой мусорный жбан, благо, он там был.

А сколько всего разного харча, хлама и тары было брошено той же ливнево-штормовой ночью заезжими «матрасниками», в панике удравшими из соседней Куркутской губы!..

А как удручающе-грустно было видеть за год до этого в порту Усть-Баргузина связки бревенчатых плотов, готовых тянуться за тупоносым буксиром с показушным, броским названием «Байкал»! Они готовы были плыть, загрязнять и отравлять своей древесно-бревенчатой, мёртвой корой естественный, живой Байкал, Его бесценную, чистую, живительную влагу…

Как удручающе-тягостно, тогда же, было видеть на блистающем беломраморном ожерелье Ушканов, этого удивительного архипелага посреди Моря, наплески густой, желто-серой, будто пожарной, пены – выхарки – выбросы «Байкальского» целлюлозного монстра!..

И как тягостно-горько, там же, было видеть, как живую, но, увы, мёртвую нерпу, нашедшую своё последнее лежбище меж мраморных, окатанных глыб…

После всего увиденного, на моё Послание об этом тогдашнему Главе Союзного правительства, ответил какой то чиновник от Мин.природы, такой же, как и сам, формально – бюрократической отпиской:... Мол, всё под контролем, в духе принятых постановлений об охране и рациональном использовании Байкала, Его природных комплексов….»

А целлюлозный монстр ещё очень долго дымил, загрязнял и отравлял Байкал…

«Человек – был и будет таков! Как пуста суть охранных законов!»

«А бумага всё терпит всегда…»

Помнишь, Орсо, как я собирал мусор?

Набравшись терпения, шаг за шагом, нагибаясь и разгибаясь, рядами брёл я вдоль тебя от скалы до скалы, стеснявших твоё побережье, и всё более углубляясь, отдаляясь от него, до горного склона…

Так и собрал тогда за четыре часа пять полных мешков многолетнего накопившегося хлама. И погрёб его в вырытой яме, подальше от кромки морской, поближе к склону горному…

И Ты стала явственно чище, Орсо.

Конечно немного устал … Но зато получил немалое физическое и душевное удовлетворение… Ведь не просто, не зря ходил туда – сюда со старым мешком.

А, очевидно, содеял благое дело – очистил Тебя, Орсо… Очистил – пускай такую маленькую и невзрачную бухточку, но составляющую многоликое побережное ожерелье Великого Байкала – нашего бесценного Достояния.

Да, конечно же, и моего Байкала, обойдённого в вольном одиночестве, Байкала, которого уже давно считаю своей Духовной Родиной, которого в моей Судьбине «ничто уже не станет ценнее…»

И ещё, Орсо, я доказал себе этим (но не только для себя), что если всегда один человек с мешком за несколько часов может очистить целую, пусть и небольшую бухточку, то сколько могли бы очистить байкальских бухточек-губок, мысов и кое-десяток, сотня, тысяча людей!... Как бы свежее вздохнул, преобразился «Священный Байкал» от многолетнего людского кощунства, оскверняющего Его исконную Величавую Красоту, бесценную живительную воду, его Душу!...

Но для этого, прежде всего, необходимо человеческое осознание, что никто, кроме нас самих, Его не спасёт, не очистит, не сохранит для потомков…

Нужно убеждённое подвижничество, истинная любовь к Байкалу!

И, в первую очередь, это касается людей, живущих на его берегах и в близи их.

Но «захотеть это надобно очень!» Осознать и захотеть.

Главное – с места подняться! Сдвинуть себя — и вперёд!

Спасибо тебе, Орсо, что дала понять и доказать это!

Очищения тебя, Орсо, стало и моим очищением…