Литовцы на Ольхоне

Мои родственники: отчим Белозерцев Павел Иванович, мать Каплина Анисия Константиновна, старшая сестра Кардащук Тамара Ивановна знали о сосланных больше. Так как работали вместе с ними, но к сожалению, никого из них нет в живых. Ксёндз, Пранцкиетис Венцес Альгирдас (Vences Algirdas Pranskietis) находился в Хужире во время ссылки, рыбачил в ММРЗ. Одновременно с этим исполнял обязанности ксендза (добровольно), как-то: крестил детей, как прибывших в Хужир с родителями из Литвы, так и местных детей (по желанию их родителей), венчал пары молодых людей (литовцев, украинцев, смешанные пары), отпевал умерших земляков. Так, он покрестил меня и мою сестру Ольгу (подростков). Готовил нас к важному делу заранее: приходил к нам домой, учил молитвы «Отче наш», «Богородица» на русском языке, приносил небольшие на плотной бумаге иконки. Крещение проходило в бараке, где жили литовцы (над берегом Байкала). Мама, помню, по этому случаю сшила нам нарядные ситцевые платья. Красиво пел хор, нам дали католические имена — Зента (Зинта), Она. Вручили нам католические крестики с красивыми красными четками и иконки Божией Матери (Скорбящая Матерь) и иконки Спасителя. Крестик и иконки хранятся у нас до сих пор. Подарили нам большой пакет конфет «Соломка» — разноцветные. Такая нам была роскошь.

Были у нас с сестрой крестные матери и отцы. У меня Кузмецкене Вера (отчество не знаю) и Иван -статный мужчина с седеющими волосами. У Ольги крестная была молодая девушка Дануте, вроде бы латышка, крестный тоже Иван — низенький, веселый по натуре и общительный мужчина. Работал он в стройучастке. Дануте работала в сетецехе Маломорского РЗ. Позднее она вышла замуж за литовца Усаса. Он рыбачил в бригаде знаменитого тогда бригадира Дудеева Даниила Дудеевича, он рыбачил на ставном неводе. Гонял нас, ребятишек, чтобы на ночном притонении никто не взял ни одного омуля. Портрет его, как передовика производства, был напечатан в областной газете. Ольгин крестный Иван, помню, выступал на общем сходе с предложением провести воду в поселок по трубам от Первого Ключика. С доставкой воды с Байкала было тяжело — носили воду на коромыслах или в ведрах. Для доставки воды по цехам и квартирам начальства была только одна лошадь с бочкой.

Больше всего мы с сестрой Ольгой общались с моей крестной Верой. Она жила в бараке в отдельной квартире недалеко от нас. Угощала она нас цепеллинами (колобки из рыбы) и конфетами. Цепеллины мне совсем не нравились, потому что они были сладкими. Тетя Вера работала в сетецехе, где наша мама была мастером. Она была более старшей по годам, серьезная, начитанная.

Крещение проходило скрыто, нельзя было об этом говорить, мы были пионерками. Одна женщина (украинка) вспоминает, что их маленького сына пришлось крестить в подполье, чтобы не слышали соседи.

Венчал ксёндз Пранцкиетис литовские пары, фамилии их я не помню, мужчина работал завхозом в Хужирской школе. Одно лето (тогда я отдыхала, как и многие дети, в Харанцинском пионер лагере) он работал в лагере, прихрамывал на одну ногу. Красивая была пара. Сестра его жены была портнихой, маленькая, горбатенькая, обшивала местных жителей. Она всегда встречала с улыбкой своих клиентов, ходили к ней и мы с сестрой. Помню, я уже несколько лет работала медсестрой в Хужирской больнице, этот мужчина приезжал с группой людей из Литвы, сидел на кухне в больнице. Одна медсестра — Владя Сень, она в свое время тоже была в ссылке с матерью и сестрой (высланы на Ольхон с Украины). Задавала им вопросы о литовцах, давно уехавших с острова. Задала вопрос и я о своей крестной Вере Кузмецкене, он, к сожалению, о ней ничего не знал. Говорили, что этот мужчина прилетел вместе с другими литовцами в одно из мест ссылки, им был выделен на родине специальный самолет. На кладбище они забрали останки умершей здесь девочки Брони Матюкайте. Мать Брони Матюкене работала в сетевязалке починщицей, отец Матюкас — здоровый, сильный — в строй-цехе от ММРЗ.

Но вернемся снова к литовскому ксёндзу Пранцкиетису. Одна из его венчанных пар была смешанная. Он — литовец, она — русская. Иван Юркавичус и Тамара Болдакова. У них родились две дочери — Римма и Ира. После выхода указа об освобождении всех сосланных Юркавичус Иван уехал к себе на Родину, Тамара с маленькими детьми остались на острове.

Еще одна пара, которую тогда повенчал Пранцкиентис, была украинской — Степан Венцак и Марта Сень. Надо сказать, что Марта Павловна и ее сын Владимир до сих пор живут в Хужире. Степан умер несколько лет назад.

Здесь же поженилась еще одна пара — литовец Шабляускас Альберт и цыганка Шура Мурзина. Я сомневаюсь, на счет того, что они были повенчаны. Здесь в Хужире у них родились 5 детей — 3 мальчика и 2 девочки. Родители Александры были обрусевшие цыгане. Единственная семья цыган на острове. Говорили как-то, что к Альберту приезжал его брат, ругал его, что не мог найти себе другую жену (по национальности). Альберт рыбачил в ММРЗ. Был на хорошем счету у начальства, а Шура работала в сетецехе. Не захотев бросить семью, Альберт переехал в Балаганск, где трудился на рыбзаводе. К сожалению, он так и не был на родине в Литве. Однажды у них произошел несчастный случай со смертельным исходом. У их бригады купили соленую рыбу и произошло отравление рыбой со смертельным исходом. Альберт Шабляускас попал под суд за неправильное хранение рыбы, повлекшее за собой смерть человека. К тому же однажды в бригаде Альберта произошла трагедия — погиб муж одной из рыбачек (утонул). Говорили, что Альберт сильно кричал, переживал, говорил, что его из-за этого отдадут под суд. У одного из сыновей Альберта Андрея в Хужире родилась дочь. Примечательно, что кровь девочки четырех наций. От матери — украинская и русская, от отца — литовская и цыганская. В один из ненастных дней на Братском водохранилище во время рыбалки Альберт утонул. Четверо его детей сейчас живут в Иркутске

Еще одна смешанная пара Пузинаускас Виктор и Косарева Мария (об этой семье я уже писала в книге «Моя родина -остров Ольхон»). Виктор работал в строй участке плотником. Маруся в ММРЗ, потом в Хужирской больнице. У нее от первого мужа была дочь Валентина, от Виктора родились два сына — Василий и Евгений, носили они фамилию Косаревых. Как я уже писала, судьба их сыновей была очень трагична. После гибели младшего сына Марию Михайловну парализовало, и вскоре она умерла. Виктор уехал в Литву. Как потом говорили, он получил там квартиру как пострадавший от репрессий, но обманным путем квартиру забрала дальняя родственница и поместила его в дом престарелых.

Здесь же, на Ольхоне, поженились Виктор Белицкас и Дануте Дигутите. Красивая стройная пара. Он был начальником стройучастка, который относился к ММРЗ. Многие из его земляков трудились в стройучастке: строили дома, в лесу готовили клепку для бочек и ящиков под рыбу. Многие литовцы трудились на рыбалке. Женщины трудились в сетевязалке, в лесотарном цехе, на обработке рыбы на рыбоприемных пунктах. Жена Виктора Дануте была очень миловидная приветливая девушка под стать своему красавцу мужу. Работала она в сетевязалке починщицей. Там же трудилась ее сестра Беруте, в отличие от сестры, она была замкнутая и неразговорчивая. Трудилась тоже добросовестно. В то время в Хужире было построено много домов, в том числе для семейных пар. ММРЗ был в эти годы градообразующим предприятием. Население составляло более 3, 5 тысяч. Был тут и на заводе свой флот- катера, баржи, лодки. Делали мебель, для себя — столы, буфеты, шкафы. Местным жителям было интересно: на столах не было ни скатертей, ни клеенок, на дверях не было занавесок. Пальто, костюмы, плащи были с плечиками, кофты и варежки у женщин и детей были с красивыми рельефными рисунками. Обвязывали женщины-литовки и местных женщин. Салфетки с кистями, вязаные покрывала с рисунком, кофты и варежки, и даже тапочки. Я помню, у меня не было, что обуть в школу, и мне связали тапочки с кисточками и связанной подошвой. Большинство мужчин в холодную погоду ходили с непокрытой головой. Были они все работящие, добросовестные. Надо сказать, что культурный уровень у сосланных был выше, чем у нас деревенских, основным для нас была работа, семья.

Помню, что в одно время сосланным разрешили воссоединиться с близкими. Так, например, приехала бабушка Сень к внучкам из Казахстана (место ее ссылки). К моему однокласснику Витаутасу приехал брат с семьей (тоже с места ссылки). Мать Витаутаса несколько лет уже жила в Хужире со своим младшим сыном. Говорили, что ее муж был полковником. Здесь его не было. Она работала в ММРЗ. Один раз мы с ней попали на сенокос в Онгурен. Там был РП от ММРЗ. Я гостила в семье у Труфановых. Сено поехали косить для маломорского рыбзавода в Малую Кочерековую. Взрослые 4 человека и шпана — дети Труфоновых. Я собирала ягоду (голубику), а все остальные трудились на сенокосе — косили, гребли, свозили сено на волокушах. Женщины не уступали мужчинам. Ночевали все вместе в доме, спали на полу. К сестрам Дануте и Беруте приехал их брат Альгис Журайтис, молодой, красивый парень со светлыми волнистыми волосами. Он поступил на работу в стройцех. Одно лето, когда строили консервный цех в Песчанной, работали там и русские, и литовцы, трудились там с ними и мы — учащиеся Тамара Березовская и я. Жили мы на квартире, остальные жили в клубе. Варила им пожилая женщина-украинка. По субботам все ездили в Хужир в баню. Дорогой останавливались купаться.

Как-то в 60-х-70-х годах прошлого столетия несколько раз слышала фразу: «Симфонический оркестра Большого Театра под управлением дирижера Альгиса Журайтиса», не обратила на это внимания, но вот года 2 назад смотрела по телевизору передачу «Знаменитые вдовы». Помню, что передача была о Тамаре Синявской и о Елене Образцовой и т.д. Когда Елена Образцова рассказывала о своем муже — дирижере Большого Театра Альгесе Журайтисе, его работе, о их жизни, прекрасной любви, обратила внимание на знакомую фамилию и имя Альгис Журайтис. Это было, видимо, просто совпадение фамилий.

Еще одна смешанная пара на острове — русская Зинаида Черкашина и парень-литовец (фамилию не знаю). Еще два молодых парня литовца были в Хужире — два Петра — Беркявичус и Стинкунивичус. Петр Беркявичус — высокий, стройный парень трудился на ММРЗ. Одно время он женился на русской девушке Дьяковой Воле. Была она молодая, черноволосая, стройная. Долго они не прожили, поговаривали, что он ее ревновал, поколачивал, и она уехала в Иркутск. Петр Стинкунивичус трудился в стройучастке — общительный, спокойный парень, любил танцевать. Младший брат его Гена (Генрих) учился в школе, хорошо играл на баяне — на танцах в школе и «на полянках», за что не раз получал нагоняй от школьного начальства. Невысокий, любивший пошутить, он был душой своих сверстников. С ними приехала их старшая сестра — красивая девушка, пела в хоре, на свадьбах и крещениях.

Альдона Алекнени. Лично я ее не помню, она писала нашей маме письма из Литвы. Посылала поздравительные открытки после своего освобождения. Когда она отправила очередную открытку с поздравлениями с 8 марта, нашей мамы уже не было. Я написала ей об этом, она откликнулась, писала мне несколько раз, приглашала в гости, послала фото — она с мужем и сыном на даче. Выслала мне по почте луковицы гладиолусов. Альдона Алекнени тоже работала в сетецехе и сохранила теплые воспоминания о сетевязальщицах с Байкала.

Стэцюк Ольга. Мать ее Стэцюк Александра работала санитаркой в больнице. Говорили, что отец Ольги был литовец. Уехав после освобождения в Литву, поддерживал связь с Александрой и ее дочкой. Ольга, повзрослев, уехала вместе с матерью к отцу. Люди, которые были у нее в гостях, говорили, что она вышла замуж, у нее было уже двое детей.

Аустра Саальмане — эстонка. Работала в нашей больнице сестрой хозяйкой. Статная, бодрая, общительная женщина. Муж ее Федя в отличие жены был маленький, худенький. Работал он в стройучастке, как и многие тоже уехали на родину.

Гражуте (не знаю ее фамилии). Молодая, симпатичная девушка, работала в сетевязалке. Общительная, трудолюбивая с открытой душой. Как другие женщины, починяла сети, ходила починять на берегу Байкала ставной невод в бригаде Дудеева. Ходили женщины работать пешком в Харанцы на общественный огород для рабочих ММРЗ. В клубе и на танцах по праздникам прекрасно играла на аккордеоне. По сведениям директора Хужиркого музея Литвиновой К. Н. Гражуте была женой президента Литвы.

Казис. Фотограф. Рыбачил и попутно фотографировал нелегкую жизнь рыбаков. Многие фотографии его остались на память в домах рыбаков. Интересные были снимки. На одной из его фотографий, хранящихся у меня, сделана надпись его рукой на литовском языке. На заднем плане за рыбаками виднеется силуэт небольшого катера, назывался он «Норд Вест». Он в свое время водил рыбацкие лодки по всему Малому и даже Большому Морю. Вначале 60-х годов он вновь приезжал в Хужир, жил у нас в зимовье, вид у него был какой-то неопрятный, замызганный, еду варил сам себе, целый день пропадал, делая снимки, всегда носил летом черный берет. Когда вышла книга ксендза Пранцкиетиса о его местах ссылки, в том числе одна из частей книги называлась «Рыбак на Байкале», там я увидела знакомые снимки, сделанные в свое время Казисом. Книга Пранцкиетиса хранится в нашем музее. Она была издана на литовском языке, так что прочитать ее не было возможности. Как-то в больнице я предложила Капиталине Николаевне дать перевести часть книги «Рыбак на Байкале» Яну Юшкеносу, жителю Хужира. Он тогда работал в Хужирской больнице. Он, действительно, перевел часть книги «Рыбак на Байкале» на русский язык. В то время ксендз Венцас Альгердас Пранцкиетис был в Вильнюсе ведущим ксёндзом. Ему тогда уже было 90 лет. Переведенная часть книги была позже опубликована Литвиновой К. Н. в 3-х номерах районной газеты «Байкальские Зори». Одна из глав называется «Белозерцев» — о нашем отчиме Белозерцеве, начальнике гослова, П.И. Пранцкиетис пишет с большим уважением и теплотой.

Ян Юшкенас в Хужире жил несколько лет. Работал он, то в больнице, то в Хужирском сельпо — завхозом, водителем, говорили, что он знал 5 или 6 языков, в том числе немецкий. Нанимался на работу к людям — колол дрова, делал ремонт домов, машин. Со временем постепенно стал выпивать. Он говорил, что в Литве у него есть мать и сестра. За что он отбывал срок на Ольхоне — неизвестно. Несколько лет я была заседателем Ольхонского районного суда. Как-то раз состоялся суд над чабанами (в их числе был и Ян Юшкенус) за утерю части баранов. Я спросила у судьи, по какой статье он был ранее судим. Она ответила, что эта статья уголовного кодекса другой страны, она не знает. Смерть Яна Юшкенуса была трагична — находясь на лечении в больнице, он зимой в морозную ночь ушел домой, достучаться в дом хозяину дома не смог и замерз в бане. Вскоре после смерти Яна разыскивала его сестра через передачу «Жди меня», откликнулась ей К. Литвинова, заведующая музеем, и сообщила ей горькую весть.

Еще с одной литовской семьей мы (семья Каплиных) познакомились в Хужире. Они в 60-х годах жили в Иркутске — две дочери с семьями и их мать (Бальзерене Мария Станиславовна и дочери Виолетта и Мира). Одно лето они отдыхали в Больших Котах, там познакомились с нашей мамой, на следующее лето приехали к нам — мать, Виолетта с мужем и двумя дочерьми Гедой и Адой, и 3-х летней дочерью Миры. Мария Станиславовна постоянно курила, голос у нее был хриплый. В отношении себя она шутила: «голос пропитус, голос прокуритус». Муж Виолетты Виктор Кеселис — высокий, сутулый, добродушный, служил в иркутской Музкомедии музыкантом, играл на флейте, Виолетта работала библиотекарем. За его добродушные шутки Мария Станиславовна зятя недолюбливала, хотя жили они одной семьей. Муж младшей дочери работал инженером на Иркутской ГЭС. Мира, по образованию агроном, сидела дома с двумя детьми. У них была отдельная квартира в районе Иркутской ГЭС.

Когда случились военные события на границе СССР с Китаем, Мария Станиславовна с двумя дочками Виолетты и семьей Миры уехали в Литву. Виолетта с мужем Виктором остались на время в Иркутске. На следующее лето Виктор на моторной лодке приплыл в Хужир и заехал к нам. Сказал, что Виолетта задержалась дома для уборки и что должна приехать позже с подругой. Виктор уплыл в Буругер, в нескольких километрах от Песчанки. Через несколько дней приехала Виолетта с подругой и двумя ее дочерьми. Они тоже уехали в Буругер. Однажды я сидела на веранде, и воробей ударил в окошко. Говорят, правда, что это к вести. Вечером пошла поливать грядки и цветы и увидела, что в бочке с водой плавает воробей. Спустя буквально несколько дней я услышала стук в ворота — открываю, стоит Виолетта, вид у нее был очень печальный, я спросила: «Что случилось?», она ответила, что Виктор утонул. В Буругере они понемножку ловили рыбу, вялили, сушили. В этот день Виктор поехал на лодке в Песчаную на лодке за хлебом, встретил своих приятелей Семена и Пашу, они, видимо, отметили встречу, домой он возвращался поздно ночью. Виолетта рассказывала, лежа в палатке, слышала, как стучит моторная лодка. Вдруг она заглохла, потом снова заработала. Видимо, упершись в берег, лодка заглохла. Подождав немного, женщины пошла навстречу, но в лодке Виктора не было. Потом решили, что, когда заглохла лодка, Виктор начал заводить мотор и упал за борт. Лодка «Казанка» очень неустойчива. Искать Виктора помогал Виолетте весь рыбзавод, закидывали невод, но так и не нашли его. Все это хорошо запомнила, и вскоре мне приснился сон: приходит к нам Виктор, мокрое лицо, мокрые волосы, я спрашиваю: «Ты где это был?», а он: «Да я нашел новую тропу на Большое Море», я: «Все тебя искали, Виолетта тебя потеряла, переживала», он: «Я ей в отместку, чтоб другим мужчинам не улыбалась». Я рассказала кому-то сон, и буквально через неделю меня спрашивают: «Зина, а правда, что литовец нашелся?», я — «Как?». «Да, говорят, он нашел новую тропу на Большое Море». Вот так и рождаются слухи и небылицы.

После гибели Виктора Виолетта жила еще какое-то время в Иркутске, оплакивала смерть мужа, не могла путем работать. Мать Мария Станиславовна и сестра Мира очень беспокоились, что она никак не могла приехать к ним в Литву. Друзья Виктора собрали в помощь Виолетте деньги на билет до Литвы. Еще несколько лет они с Мирой посылали мне открытки с праздниками, писали о своей жизни из города Алитуса. С наступлением перестройки вся связь оборвалась. Буквально недавно, перебирая фотографии, на которых запечатлены литовцы, я наткнулась на поздравительную открытку, которую написала из Литвы Мария Станиславовна, поздравляя меня с Октябрьскими праздниками, спрашивала о здоровье и сетовала, что Виолетта никак не может почему-то приехать к ним.

По сведениям Хужирского музея ссыльных из Прибалтики было на Ольхоне не менее 200-220 человек, в основном это были литовцы, а латыши и эстонцы единицы. Местное население очень дружелюбно относилось к ссыльным, особенно им сочувствовали и жалели их женщины. Никогда не было никаких всклок, ни раздоров между местными и приезжими. Своим добросовестным трудом и поведением они заслуживали уважения и поощрения на работе. Как и других рабочих, их также награждали почетными грамотами, премировали. Питались они также, как местное население. Один мужчина мне рассказывал, что за добросовестный труд некоторых бригадиров решили принять в члены КПСС, что было немаловажным моментом. Но когда запросили их «Дела», то оказалась, что некоторые из них служили в полиции, сотрудничали с немцами во время войны. Были еще и такие, которые находились после войны в составе группы «Зеленые Братья».

Еще один такой случай. Были разговоры среди старших женщин, что один парень служил в Литве. Их с другом пригласили в гости, напоили снотворным, когда они проснулись, у них руки за спиной были связаны проволокой. Хорошо, что их сослуживцы знали, где они находились. Их освободили.

Еще случай. Участник войны, учитель, местный житель рассказывал после войны, что в Литве было вот что: некоторые бабушки носили парное молоко, предлагая его советским офицерам. Было несколько смертельных случаев.

Для надзора за сосланными в Хужире был комендант — Мацулевич, он жил на центральной улице с женой и 3-мя детьми.

На местном кладбище литовцами были установлены большие кресты на могилах умерших соотечественников с прикрепленными к ним распятиями. Спустя некоторое время часть крестов сгнила и упала. В прошлом году приезжали снова соотечественники сосланных. Заменили все сгнившие кресты, убрали мусор, помогали им местные жители. Об этом сообщила в «Байкальских Зорях» директор Хужирского музея Юлия Мушинская. В Хужире живут две внучки Виктора Пузиноускаса с семьями.

Обо всех упомянутых здесь людях у меня сохранились только добрые, теплые воспоминания. Я никого не сужу, не имею на это право, а лишь констатирую факты. И дай Бог, чтобы всегда был мир и любовь между всеми народами мира.