Пока живая память остается

Семидесятые — ​восьмидесятые годы 20-го века. Осень. Теплая, солнечная. Над головой — ​нежно-голубое небо, вдали Байкал, спокойный, величавый. По сторонам песчаной, золотисто-желтой дороги — ​высокие, стройные сосны, между ними — ​зеленые кружочки брусничника и толокнянки. Красота неописуемая.

Это дорога от поселка Хужир до Харанцов. Андрей везет меня к своим родственникам, Булутовым. Въезжаем в гостеприимно распахнутые ворота. Знакомимся, настороженно приглядываясь друг к другу. Она — ​среднего роста, белолицая, чернобровая, со строгими, зеленовато-карими глазами, он — ​высокий, стройный, смуглый, в глазах — ​неподдельная доброта. Это Евдокия Ильинична и Владимир Данилович Булутовы. Что меня поразило с первого взгляда — ​это необыкновенная чистота всего подворья и дома. Ни пылинки, ни соринки. В доме — ​свежепокрашенный, отмытый до блеска пол, окна и занавески на них.

Такую чистоту я видела в детстве и юности у моих таловских бабулек, которые и доски во дворе, возле крыльца, драили с песком. Что еще поражало в этой семейной паре — ​трудолюбие. Я никогда не видела их праздно сидящими или отдыхающими. Дуся всегда что-то стряпает, сепарирует молоко, сбивает масло, шьет, вяжет, собирает без устали посылки детям, они к тому времени потихоньку все перебрались в Улан-Удэ. Володя, каким бы ни был уставшим (с раннего утра до позднего вечера за рулем совхозного грузовика), чуть передохнув, идет во двор и что-то поправляет, ремонтирует, встречает стадо, и вдвоем с Дусей доят коров, кормят скотину… и так до позднего вечера. И всегда, везде и во всем — ​вдвоем.

Мне нравилось смотреть на них — ​ни ссор, ни скандалов. Дуся быстрая, горячая, с повелительными интонациями в голосе, была прирожденным дипломатом. Все чувства, бушевавшие в душе, выдавали только глаза: то сверкнет молния, то смеются по-молодому озорно, то становятся тревожно-грустными. Володя — ​немногословный, спокойный, выдержанный, по-юношески застенчивый, несмотря на уже солидный возраст — ​они составляли редкий семейный дуэт, красивый и внешне, и внутренне.

И что еще запомнилось, без чего не обходилось ни одно застолье — ​это тарасун, который они выгоняли. Посуда — ​чистейшая, марля, которой затыкались все щелочки — ​белейшая, поэтому тарасун чистый, как слеза, и крепости редчайшей. Такой тарасун был всегда и у мамы Андрея в Ялге, у Марии Баргаевны. Таким тарасуном Евдокия Ильинична и Владимир Данилович угощали гостей из Иркутска, Москвы, из далекой Японии, которых обычно npивозил Андрей. Были среди них и Эдита Пьеха, и Михаил Ульянов, и секретари райкомов и обкомов. Однажды два дня гостили Валентин Распутин и Альберт Гурулев. Сопровождали их Андрей, Петр Иванович Мамонтов, директор рыбзавода, за рулем всегда Толя Кеньдюх.

Запомнилось, как они пели! Петр Иванович запевает старинные казацкие и украинские песни, к нему присоединяются Толя и Альберт Гурулев, Валентин подпевает негромким глуховатым баском. Андрей и Дуся поют гостям наши ольхонские бурятские песни, и этот задушевный, теплый, песенный вечер продолжался далеко за полночь. На другой день Петр Иванович отвез нас на свою заветную брусничную поляну, было 3 октября 1986 года. Когда мы увидели крупную, бордовую, сочную ягоду, нам не нужны стали ни уха, ни рыба на рожне, ни обед. Дуся сразу же присела на первой полянке, Андрей Гурулев прилег отдохнуть, Толю мы отправили в самый дальний угол, ибо он брал ягоду варварским способом — ​совком. А Валентин и я, оба деревенские, брали ягоду только горстями. И боясь помять и раздавить ее, ползали на коленях, вспоминая свое голодное военное и послевоенное детство. Набрав по ведру, сели передохнуть. Красота еще не тронутого ни пожаром, ни лихим человеком леса завораживала: высокие корабельные сосны, на лазоревом небе — ​ни облачка, ни ветерка, темно-бордовые ягоды на земном покрывале, багульник, чистейший, хоть пей его, воздух, тишина. Незабываемые, счастливые мгновения нашей жизни.

Почему я пишу о Валентине Григорьевиче как о близком человеке? Потому, что ровесники, учились в одно и то же время в университете, он — ​на историческом, я — ​на филологическом факультетах, он уже тогда писал, а я никогда серьезно не относилась к своей писанине и выбрасывала листочки в мусорную корзину. С Андреем их связало взаимное уважение, объединяла общность взглядов на жизнь, и потому Валентин стал частенько заезжать к нам в гости, в Еланцы. Понимая, как он устает, как ему хочется хоть немного отдохнуть, мы никому не сообщали о его приезде. Запомнила его немногословным, пытливо вглядывающимся в своих собеседников, улыбка лишь изредка появлялась на его таком простом открытом лице. Никогда не видела его выпивающим, никакого алкоголя. Однажды он сказал, что едет на съезд писателей в Москву, и хотелось бы увезти друзьям тарасун с Ольхона. Сотовых тогда еще не было у нас, времени в обрез, и Андрей повез меня в Таловку, где я сделала срочный заказ моим бабушкам, и через два дня заказ был выполнен моими незабвенными тетей Андургой и тетей Настей Хуригановой, и на следующий день три трехлитровые банки крепкого, чистейшего тарасуна были бережно вручены Валентину Григорьевичу. После отъезда он звонил по телефону, смеясь, говорил, что до Москвы удалось довести только одну банку, две достались иркутянам. Собирался приехать еще не раз, оставлял нам свои телефоны, адреса, присылал книги. Книги с его дарственными надписями мы бережно храним, а телефонами и адресами ни разу не воспользовались и, конечно, потеряли.

… Вспоминается один летний день. Сенокос. Булутовы едут в Усук ворошить и сгребать скошенную траву. В ожидании Андрея еду вместе с ними. Надо помогать. Хватаю грабли, изо всех сил лихорадочно гребу, пот заливает лицо — ​и слышу смех: Дуся неслышно подошла ко мне, и не в силах сдержаться, навалившись на вилы, смеется до колик в животе. Володя молча улыбается, а Дуся, видя мой недоуменный взгляд, отсмеявшись, показывает, как надо правильно держать грабли, в какую сторону грести и как надо ворошить траву.

Уроки нелегкого крестьянского труда с легкой Дусиной руки продолжала постигать в Ялге, тут учителями выступали мама Андрея и моя младшая золовка Татьяна, которая никак не могла понять, где жила это их невестка, не умеющая держать косу и панически боящаяся коров. Деверь Миша всегда жалел меня и старался незаметно помочь. Мне очень нравилось, забравшись к вечеру на копну духмяного, пахнущего разнотравьем сена, которую не торопясь везла лошадка, смотреть на алый, иногда багровый закат, а если припозднились, наблюдать, как загораются высоко в небе звездочки — ​одна, другая…

В редкие мои осенние приезды Дуся, Надя, моя золовка, и их подруги спешили за брусникой. И как же беспокоилась и тревожилась Дуся, чтобы я не убежала куда-нибудь и не потерялась (а я любила бегать по лесу): «Что я скажу Андрею, если с тобой что-то случится», — ​охала и вздыхала она, не сколько собирая ягоду, а следя за мной. К слову сказать, две сестры Дуся и Дина Нагуслаева очень любили своего младшего двоюродного брата Андрея Пестонова, а он нежно и трепетно относился к ним. И когда ехал на остров, дорога его пролегала так: Ялга — ​мама, это святое, Хужир — ​Дина, нельзя проехать мимо этого светлой души человека, не обнять, не поцеловать, дальше — ​Харанцы, Володя и Дуся, которые всегда ждут, с гостями или без, в любое время дня и ночи своего Андрея. Только услышат, что он в Хужире, Володя заносит охапку дров и говорит Дусе: «Топи печь, едет твой булхэй». Если один, Дуся объявляет сбор своим подружкам, и его уже ждут жарко натопленная горница, накрытый стол, и запыхавшиеся от быстрой ходьбы Оля Уланова, Таня Ихиритова, Наталья Бухаевна Ихиритова, и начинается, как вспоминает Андрей, веселье: песни, шутки, смех и ёхор. Иногда прибегала старшая сестра нашей Зои Закшеевой (Пестоновой), а «малышей», как наша Надя и Алла Пестонова, не брали во внимание, на что они, конечно, обижались.

Уму непостижимо, как Дусе удавалось содержать в образцовом порядке дом, растить младших сестер, заменив им рано ушедшую мать (отец погиб на фронте), воспитывать своих шестерых детей, а когда появятся внуки, взять на себя заботу о них, особенно об Алике, первенце Кирилла и Вали, ибо они еще учились в институте. К тому же успевала и совхозу помочь в страдную пору и на рыбалку сбегать. А гости, бесчисленное множество родственников и гостей со всех концов Союза, которых привозил Андрей. Отдыхать было некогда. Изредка они появлялись в Еланцах, и то по очереди и только по делам. У Дуси с Андреем было много общих воспоминаний, и потому они то смеялись до слез и пели, то утирали набегавшую слезу. А Володя, очень скромный, переночевав, вставал раным-ранешенько и потихоньку, чтобы не разбудить нас, уезжал домой.

С уходом Дины, Дуси и Володи оборвалась связующая родственная нить, все реже их дети заглядывают к нам, и только еще тоненькая паутинка воспоминаний дрожит и качается на ветру. А перед нашими глазами теплая печка в углу на кухоньке, у самовара хлопочет Дуся, на столе саламат, вкуснейшие ржаные калачи, Володя наливает еще горячий тарасун, и Дуся уговаривает меня выпить хоть полстакана, ибо он выгоняет простуду, Андрей запевает, присоединяется к нему Дуся, а мы с Володей, оба непоющие, завороженно внимаем их дуэту.

На селе и в совхозе чета Булутовых была одной из самых уважаемых и почитаемых. Неустанные труженики. Дуся трудилась на самых разных участках, куда бы ее ни посылали, и везде была в числе первых. Володя — ​сорок лет за баранкой грузовика, все знали, если за рулем Булутов — ​не будет ни одной поломки, никуда не опоздают, груз будет доставлен вовремя. Труд их оценен был по достоинству: оба — ​ветераны труда, награжденные медалями, победители соцсоревнований, Владимир Данилович — ​дважды участник Всесоюзного съезда работников сельского хозяйства в Москве, участник ВДНХ, награжден медалью «За доблестный труд. К 100-летию В. И. Ленина». Детей своих воспитали в уважении к людям, привили им любовь к труду, научили достигать поставленных целей. И потому сейчас их дети и внуки — ​самодостаточные люди, трудятся в госучреждениях Республики Бурятия и крупных коммерческих организациях в городах России. У всех детей и внуков крепкие, дружные семьи, а на смену Евдокии Ильиничне и Владимиру Даниловичу пришли старший сын Кирилл Владимирович с женой Валентиной Дымбриловной, теперь уже они достойный пример для подражания своим братьям и сестрам, детям и внукам. Оба они — ​заслуженные врачи Республики Бурятия, отличники здравоохранения Российской Федерации.

Заканчивая воспоминания о старшем поколении трудовой династии Булутовых (от того поколения остались только мы с Андреем и Дусина сестра Иля в Бурятии), прощаюсь словами Расула Гамзатова:

«И чтобы ни случилось,

не прервется

Великая связующая нить.

Пока живая память остается,

Дотоле павший

остается жить».