Мои четвероногие друзья
Сколько себя помню, у нас дома всегда жили собаки и кошки.
Из раннего детства мне запомнился Пушок, белый-пребелый, курчавый ласковый пёсик. В юности у меня появился мой первый настоящий друг – немецкая овчарка Рекс. Его маленьким щенком с только что прорезавшимися глазками подарят маме супруги Берманы, работавшие в нашей больнице в 50-х годах. Он – терапевт, она, Любовь Михайловна, – врач-гинеколог, оба врачи от Бога и замечательные люди, с отзывчивой, доброй душой. Косолапый, неуклюжий, смешной щенок со временем превратился в роскошного красавца и стал моим неизменным спутником по лесу. Сколько мы исходили с ним по лесным тропинкам, полянам, болотам и перелескам, сколько раз он выводил меня, любившую побегать и потому частенько плутавшую, на дорогу к дому. Никогда не забуду его укоризненный взгляд, когда однажды я упорно поворачивала на Запад, он сел на еле заметную тропу и не сдвинулся с места до тех пор, пока я не повернула назад и не пошла за ним. Что он тогда думал обо мне? Ничего, конечно, лестного, только списал, наверное, на мою юность. В лесу он никогда не оставлял меня надолго одну. Пока я брала ягоду, он периодически прибегал, проверяя всё ли в порядке, увидев же, что я собираюсь домой, выводил меня на тропу и шёл рядом, не торопясь, понимая, как мне нелегко нести тяжеленное ведро.
Как-то в лесу Рекс прибежал ко мне и настойчиво стал звать за собой. До сих пор я уверена, что нашим четвероногим друзьям тоже ведомо чувство прекрасного, ибо он привёл меня на такую полянку, что дух захватывает при одном только воспоминании. Эта солнечная полянка с высокими корабельными соснами, кусты голубицы, усыпанные крупной сизой ягодой, с разноцветными порхающими бабочками навсегда сохранилась в моей памяти. Теперь такой красоты уже не встретить. Позже эти воспоминания выльются в стихотворные строки. Тот год был грибной. Завязав ведро, села передохнуть и... увидела груздь, разгребаю мох, листья, а там – россыпь белых, крепеньких, ни одного червивого! И такая досада – нет тары. Недолго думая, снимаю платок, рубашку и аккуратно складываю в два узла свою находку. Рекс недоумённо наблюдает за мной, в его взгляде читаю: как же ты, моя дурочка, донесёшь всё это, ведь до дому без малого километров шесть будет. Так и шли – метров сто-двести несу ведро, ставлю, возвращаюсь за грибами и так до самого дома. Рекс всё это время терпеливо ждал. Уже в потёмках приближаемся к кладбищу. Мороз пробегает по коже, волосы шевелятся от страха, оживают все рассказы о мертвецах, чертях и прочей нечести. Если б не Рекс, что шёл рядом со мной…
Он очень любил купаться, плавал отменно. Летом мы ходили с ним на нашу речку Ангу. С разбегу бросится в воду, плавает от берега к берегу, пока не устанет, вылезет, полежит рядом со мной и снова в воду. Посвежевший, тёмно-серая шерсть переливается на солнце серебром, ростом с доброго телёнка, гордо вышагивает рядом со мной.
После 10 класса я уехала на учёбу в Иркутск, и только в зимние и летние каникулы мы были неразлучны. Он очень тосковал без меня, когда же я приезжала, нашей обоюдной радости не было предела. Я мечтала, как после окончания ВУЗа заберу Рекса с собой. Но меня ждал удар – мама, не дождавшись моего приезда, отдала его каким-то людям. Я пробовала его искать, но так и не нашла. Долго я не могла простить этого маме, и спустя почти шестьдесят лет у меня щемит сердце, когда вспоминаю своего первого четвероногого любимца.
Позже, когда старший сын Виктор увлечётся охотой, к нам придут лайки, и моё сердце будет навсегда отдано им, умным, верным и преданным друзьям нашего сына. А ко мне они будут относиться вначале с некоторым пренебрежением, позже, под старость, снизойдут до сопровождения меня по лесу.
Из всех сторожей нашей семье запомнился больше всего большой, добродушный, доверчивый Рекс-второй, овчарка. Эта доверчивость его и погубила – съел кем-то подброшенный отравленный кусок мяса.
Никогда не понимала и не пойму людей, которые воруют, бьют, травят собак. Некоторые объясняют это страхом перед ними, но не понимают, что собаки – прекрасные психологи и отлично разбираются в людях. Есть, конечно, исключения из правил, как и среди людей.
Была у нас одна дворняжка Плакса, мама нынешних Тайсона и Рекса. С самого щенячьего возраста она беспрестанно скулила и вянькала тоненьким голоском «Вянь-вянь-вянь…», потому и заслужила такое имечко.
Первой охотничьей собакой сына станет Тайга, её щенком мне подарит мой бывший ученик. У неё то ли дед, то ли бабка были волчьей породы. Тайга многое взяла от своих лесных собратьев: густо-серого окраса, стройная, поджарая, с узкой несколько вытянутой мордочкой, резвая на ногу, она станет настоящей зверовой лайкой. Тайга очень любила воду, не боясь, прыгала в любую лесную речку и переплывала её. Повзрослев, она подарит нам незабвенного Банзая. Не уберегли мы его, всего 2,5 года прожил он. Это был пёс, который рождается раз в сотню лет. Это не преувеличение. Неутомимый, смелый, умный, он в первый же день выхода в лес загнал в пещеру огромную рысь и держал до подхода охотника. Небольшого росточка, хвост калачиком, это был отменный следопыт и охотник. Шёл по всякому зверю, и по копытным, и по пушным. Банзаем назвала его я, потому что, будучи смешным щенком, первый подбегал к миске, заигрывал с котом, не боялся никого и ничего, а любопытства у него хватало на пятерых. Однажды он сбежал за Тайгой в лес и не вернулся. Тайга прибежала с оборванной петлёй на шее, а он, видно, так и погиб в петле браконьера. Тайга тоже недолго проживёт. Сын похоронит её в лесу на перепутье трёх троп, по которым она бегала.
Позже у нас появится ещё один Рекс. Его, тощего, облезлого, грязного продаст его хозяин, не подозревая в нём таланта соболятника. Через два-три месяца он добудет первого соболя. За те два года, что он прожил у нас, они с сыном Виктором добудут немало соболей и белок. Работал он и по копытным. Когда же пройдёт слух, что Рекс стал соболятником, его выкрадут (видно, прежний хозяин – незнакомым людям он бы не дался, к тому времени это был рослый, сильный пёс). Но Рекс уже стал отцом нынешних Тайсона и Рекса. Так как в то время у нас уже была Плакса, она и принесла двух черных с рыжинкой и серо-белой грудкой шариков. Окрасом они в отца, и охотничья страсть – от него, мы с сыном благодарны Плаксе, ибо эти два беспомощных когда-то комочка живут с нами уже тринадцать лет, а в лесу мало кто может посоперничать с ними. Вскоре у них появится брат, запуганный кем-то до смерти, вздрагивающий от громкого голоса десятимесячный пёсик. Боялся он и вздрагивал от любой попытки погладить его по голове. Все домашние окружили его лаской и заботой, но избавить его от страха перед людьми так и не смогли. По его жилам тоже, как и у Тайги, текла волчья кровь. Когда он улыбался, оскал у него был чисто волчий, статью, мягкой поступью он тоже походил на них. Со временем Барсик превратится в рослого красавца, окрасом напоминающий полярного волка, у него появится мощный, рыкающий бас, который будет разноситься далеко по лесу. Ласкаться Барсик не любил, высшим проявлением его любви было прыгнуть хозяину на грудь и лизнуть его в лицо. Это была чистокровная лайка-универсал, вместе с Тайсоном и Рексом мог брать любого зверя: от белки и соболя до медведя.
Вели себя лайки в лесу по–разному: мудро, с оглядкой – Барсик, от его цепкого, внимательного взгляда не ускользало ничто, а природный ум и хватка помогали распутывать самые замысловатые хитросплетения соболя. Рекс может голову потерять от страсти, очень азартен, голос подаёт редко. Тайсон же всегда следует за братом, услышав, что Рекс замолчал, будет лаять до подхода охотника, а Барсик уже далеко впереди загоняет на дерево очередного соболя.
Все трое признавали только одного хозяина – сына Витю. В лесу подчинялись только ему, на мой голос даже не реагировали, а стоит услышать посвист – призыв хозяина, смотришь – катятся два чёрных клубочка, а за ними на махах – Барсик.
В декабре 2006 года они спасли своего хозяина от лап медведя. Уже темнело, когда он возвращался с белковки. Вдруг Барсик метнулся в сторону и громко залаял, за ним бросились Рекс и Тайсон. Внезапно раздался громкий рёв, из берлоги взметнулась лохматая лапа, и Тайсон исчез. Услышав отчаянный визг брата, Рекс, не раздумывая ни секунды, рванулся ему на выручку. Медвежий рёв, звуки яростной схватки, секунда-две – и обе лайки вылетают из берлоги. Сын успевает трижды выстрелить из «мелкашки» и... перекос патрона. Торопливо валит деревья, закрывая чело, но медведь, раскидав их, почти вылез наверх. Собаки бесстрашно держат медведя, сыну удаётся устранить перекос и четвёртым выстрелом уложить хозяина тайги. Опрокинувшегося назад в берлогу мишку поднимали вчетвером: сын с помощью ваги, а собаки, пятясь назад, кто, вцепившись в лапы, кто в голову, дружно помогали ему. Назавтра, когда улеглись все треволнения, представив со слов сына эту картину, мы смеялись до слёз. Мы знали, что наши лайки смелы, но такой отваги, бесстрашия и ума
даже не предполагали. Ведь они столкнулись с медведем впервые, да ещё в кромешной темноте. Зализав раны, нанесённые медвежьими когтями, они снова носились с сыном по тайге.
С отъездом сына заскучали наши лайки. Сначала нехотя, стали сопровождать меня в лес по ягоды. Тайсон, тот давно, ещё при сыне, стал моим дружком-ягодником, а Рекс с Барсиком поначалу с полдороги возвращались домой, игнорируя меня, потом постепенно стали моими попутчиками в ягодную пору. Случается им облаивать белку, иногда, поздней осенью, гонять козла, но сколько в их глазах обиды, недоумения и пренебрежения: «Что с неё взять, так и не научилась стрелять…, зря только надрываемся». Я их глажу, извиняюсь, но Рекс с Барсиком гордо удаляются и ложатся в сторонке, только Тайсон рядом со мной. Барсик ягоды не любит, но два братца с удовольствием лакомятся ими. Тайсон, зная, что я беру только крупную и рясную, вначале ложится рядом, и, соревнуясь со мной, поедает сладкую, наполненную полуденным зноем голубицу. Барсик с Рексом в это время рыщут по лесу, ищут воду. Найдут, напьются, приходят к нам, и все трое дремлют в тени, не забывая следить за мной: «Не убежала бы куда-нибудь наша бабуля, ищи потом её». Тайсон очень любит грязь, особенно ту, что остаётся после дождей. Идёшь по ягоды, первая грязь – его, с наслаждением, даже чуть постанывая от удовольствия, плюхается и возится в ней. Рекс составляет ему компанию, а Барсик не удостаивая их даже взглядом, презрительно махнув хвостом, удаляется в чащу леса. На обратном пути – то же самое. И внуку Гисмету приходится грязных, чумазых от головы до кончика хвоста двух братьев подсаживать в машину, Барсик запрыгивает сам. Гисмет любит наших собачек, и когда кто-нибудь из них, Барсик или Рекс, не захочет возвращаться в пыльный двор, делают вид, что не слышат нас и убегают в лес, внук упорно ждёт их, иногда возвращается за ними, но никогда не оставляет их.
Последние два года Барсик стал сильно болеть. В собачьей драке ему повредили шейные позвонки, стало трудно глотать пищу, стал задыхаться при беге, похудел так, что рёбра проступали, но какой же это был боец, какая сила воли была у него! Уже больной, он помог Вите добыть двух соболей, это была его последняя охота, последний подарок дорогому хозяину. На любовь сына они, все наши три лайки, отвечали такой же любовью и преданностью. На этой охоте Рекс с трудом бегал на трёх лапах, четвёртая была повреждена во время собачьих свадеб. Бойцовский характер, привычка никогда не отступать, даже перед превосходящими силами противника, не раз ставили его на грань жизни и смерти. Однажды ночью весь израненный, оставляя за собой лужу крови, он дополз до родных ворот. Сын на руках занёс его в дом, обработал и зашил раны, трижды в день делал ему уколы и спас, выходил его.
Второй раз выхаживать его пришлось мне. Осенним вечером он еле-еле зашел в ограду и забился в щель между забором и летней кухней. Сутки не подавал признаков жизни. С великим трудом мне удалось вытащить его оттуда, но ни воды, ни бульона, ни молока не могла влить в него. Тогда я попросила помощи у Надежды Шобосоевны Шомоевой. В течение двух суток она колола ему пенициллин, и Рекс медленно, но верно пошёл на поправку. Но что он бедный претерпел, когда уколы стала делать я (Витя жил уже в Улан-Удэ). Забыв все наставления Шобосоевны, куда только я не втыкала этот шприц! Но пёс, понимая, что лечу его, только слабо повизгивал да слёзы катились из глаз. Я по сей день благодарна Надежде Шобосоевне, в наши дни, когда порой больному человеку отказывают в помощи, придти на помощь псу – для этого надо иметь большое, доброе сердце. А Барсика нам не удалось спасти. Лето 2011 года так и стоит перед моими глазами. Гисмет подвозит нас до горы, и мы с Мариной, с нашими лаечками, не торопясь поднимаемся на взгорок: впереди бежит Тайсон, чуть отстав от него – на трёх лапах – Рекс, мы с Барсиком – за ними. Барсик на пределе истощенного тела медленно бредёт по лесной дороге. Пройдя шагов десять – двадцать ложится, с трудом переводит дыхание, но неукротимая тяга к жизни, желание ещё раз подышать свежим, лесным воздухом поднимает его, и, собрав все силы, он идёт за нами. Через каждые 40-50 метров мы ждем его и, наконец, добираемся до тропы, сворачивающей в лес, где нас уже поджидают два братца. В лесу Барсик сделал попытку кого-то облаять, мы услышали его раскатистый бас, а затем задыхающийся с хрипом кашель – и тишина. Марина, бросив ведро, бежит к нему, я за ней, лежит бездыханный, только слабо вздымающиеся рёбра сказали нам, что жизнь ещё теплится в нём. Тогда он отошёл и ещё два раза был с нами в лесу. А летом 2012 года мы потеряли его навсегда. Утешает только, что из 12-ти отпущенных ему лет десять были прожиты ярко, интересно, увлекательно: сколько соболей, белок, рысей помогли они втроём добыть своему хозяину и другу. Барсик был рожден соболятником, распутывал следы соболя и в каменной россыпи, и в непролазной чаще. Рекс очень скучает по Барсику, большей частью молчит, только тоска в глазах. Оживляется в редкие приезды сына, глаза начинают светиться надеждой, но поняв, что охоты уже не будет, ложится и так печально смотрит на тебя, что порой очень трудно выдержать взгляд умных, всё понимающих и всё прощающих глаз, и не знаешь, как утешить его. Тайсон последние пять лет жил у Марины, охранял молодую хозяйку. Но, видимо, тоска завладела и им. Этой зимой он начал приходить на день-два, затем остался на неделю, теперь решил остаться с братом.
Вместе с собаками у нас всегда жили кошки. Самая первая прожила 9 лет. Раз в год по весне она приносила нам трёх котят, почему-то ни больше, ни меньше. Кошки – это любовь Марины и Вити с малых лет, теперь, уже в солидном возрасте, они любят возиться с ними. Раздавать подросших котят, пристраивать – этим у нас занималась дочь. Спрячет их за пазуху и разносит по домам, так что добрая треть кошек в Еланцах – это потомки нашей первой. Самого последнего котёнка мы с Андреем Баргаевичем увезли в Тажераны и передали с рук на руки детям чабана.
После того, как её не стало, к нам приблудился Сонька. Однажды летним днём, жалобно мяукая, он шёл за мной от кинотеатра «Ольхон», от роду ему не было ещё и месяца. Пришлось взять его в дом, и с той поры у нас живут одни коты. Сонька же стал толстым, вальяжным, любил нежиться на диване или на коленях у Вити и смотреть телевизор. Прожив лет пять – шесть, заболел, исхудал и ушёл в лес – лечиться. Через два – три месяца вернулся совершенно здоровым, но через какое-то время снова занемог и ушёл уже навсегда. А перед этим пришёл проститься. На его призывное мяуканье мы с сыном вышли на крыльцо. Сонька сидел на столбе, в дом не пошёл, что-то сказал на своём кошачьем языке и ушёл. После него у нас появился Филька. Его принес Андрей Баргаевич. Котёнок шёл за ним от больницы, упорно, не отставая. Сердце у моего муженька не выдержало, и он занёс в дом маленький мяукающий комочек. Мы его отмоем, отпоим молочком, и он станет у нас грозой не только мышей и голубей, но и всех соседских кур. Немалый урон нанёс он Татьяне Андреевне Копыловой, задавив трёх или четырёх несушек. Моя добрая соседка не только не ругала нас, но и наотрез отказалась от предложенных за ущерб денег. Зато другой сосед перестрелял всех котов в округе, в их число попал и наш разбойник. Отчаянный, наглый сорвиголова, Филька не боялся собак, наоборот уличные псы старались держаться от него подальше, мог и глаз поцарапать. Наши же лайки дружили с ним, видно, уважали за отвагу, он им отвечал взаимностью.
Теперь с нами живёт Мурзик, самый молчаливый из всех котов, но, пожалуй, и самый умный и хитрый. Однажды, когда я попала в больницу, они с Андреем Баргаевичем остались одни, и потому завтракали, обедали и ужинали вместе. С той поры, как только мы садимся за стол, или откроется дверца холодильника, Мурзик тут как тут: или трётся о ноги, давая знать «не забудьте меня», или требовательно мяукнет. А если напроказит (проверяет порой на печке, нет ли чего там вкусненького), услышав шаги, шмыгнёт на подстилку, зажмурит глазки, сделает вид, что дремлет или бежит к двери, не дожидаясь команды «марш на улицу» – этим и ограничивается его наказание. А двери открывает – встанет на задние лапки, передними упрётся, толкнёт всей своей тяжестью и – на диван или кресло, пока не видят хозяева. Иногда разляжется во всю длину своего тела на кровати и сладко-пресладко спит, остаётся только любоваться на такого хитрована. Если же ночью захочет в туалет, зайдёт в спальню и «потребует» открыть дверь на улицу. На что уж не признавал мой Андрей Баргаевич кошек и боялся собак, они всё-таки добились его любви и привязанности. Кошачий корм для Мурзика покупает только он, и еду для собак варит и кормит он, будучи человеком пунктуальным, всегда вовремя, не то, что я – «то пусто, то густо». Гисмет, приехав на каникулы, первым делом тискает и гладит Мурзика. Миша от нас далеко, если б жил в Еланцах, может тоже прикипел к «братьям нашим меньшим», а для нас они, наши лаечки и Мурзик, давно уже члены нашей семьи. Между собой они живут в дружбе и согласии. Мурзик слегка побаивается Тайсона, держится в сторонке от Барсика, а с Рексом может и в конуру лечь, и из одной миски кашки откушать.
Стареют наши собачки, тоскуют без леса, без своего друга – охотника, без братца Барсика. Еще дважды сопровождали меня в лес Рекс и Тайсон, но затем, вслед за Барсиком, ушли на тропу Вечной Охоты. Недавно ушел и Мурзик.
Сейчас с нами живет Алмаз. Его подарила мне дочь, видя, что я не нахожу себе места без собачек и кошек. Долго не могла я к нему привыкнуть, наблюдая за ним, горестно покачивая головой, думала: «Дожила, с дворняжкой беспородной осталось жить, да и умишком бог, видать, обидел». И вот наш второй с ним выход в лес. Идем по первой пороше (середина октября), поднимемся на взгорбок – слышу яростный лай Алмаза. Спешу к нему, так лаяли наши собачки на белку. Старая раскидистая зеленая сосна, под ней белый пес, хвост калачиком, лает, не переставая, глядя на верхушку сосны, отбежит, снова кидается к дереву. Бросается ко мне, просит: «Стреляй же, стреляй». Не дождавшись, снова бросается к дереву, высоко подпрыгивает, не удержавшись, отбегает в сторону. Глажу его, успокаиваю. Мне и радостно – родилась лаечка, и грустно – ведь ему, Алмазику, нужна охота. А пока он бежит впереди, возвращается, если далековато отстану, в лесу не выпускает меня из поля зрения. Осенний день короток, пора домой. Не спеша, потихоньку, возвращаемся. Мягко пружинит под ногами оттаявшая под лучами солнца листва, тишина, синева над головой, по которой скользят легкие облачка, в руках – веточки багульника. До свидания, мои родные Шалоты, хочется верить, что еще приду к вам в гости с Алмазом, теперь у меня снова есть умный, преданный друг.
И несколько слов о Малыше. В декабре 2015 года Марина принесла домой серенького, дрожащего от холода, бесхвостого котенка. Его подобрали возле здания спорткомплекса. Муж сразу назвал его Малышом. Прошел почти год. Теперь это серый, с пушистой белой грудкой, красавец. Только хвост так полностью и не отрос, но это нисколько не портит его внешности. Молчалив, как и Мурзик, так же умен, чистюля… Зайдет с улицы, отмоется, приведет себя в порядок, подходит время сна – в постель к старому хозяину, если тот спихнет его с кровати, полежит на полу – и снова молча к нему или на кресло, где любит сидеть хозяин. Иногда, когда дочь ночует у нас, спит с нею в обнимку. Если на него не обращают внимания, обидевшись, растягивается во всю длину возле дверей и так, что обойти его невозможно. Услышав ласковое обращение, вспрыгивает молча на колени и блаженно закрывает глазки. Но почему-то не любит, когда его гладят – сразу выпускает коготки, неужели так силен страх, когда ему пришлось бороться за жизнь. В еде не привередлив. «Борщ, так борщ, кашка, так кашка, жареная картошка – давай съем, только маслица добавь или сметанки, а без них – кушайте сами», – читаешь в его умнющих, зеленоватых, больших глазах. И как все коты, не откажется от мяса и рыбки – тут же раздается требовательное мяуканье.
Вот так и завладели нашими сердцами Алмазик и Малыш, стараются, как могут, заменить ушедших собратьев.
Добавить комментарий
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные и авторизованные пользователи. Комментарий появится после проверки администратором сайта.
